– То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?
– Ты хочешь знать подробности?
– Да, не мешало бы!
– Подробности того, что было одиннадцать лет назад?
– Очень хочу. Поверь мне, очень. – Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.
– Одиннадцать лет назад?
– Да какая разница?
Ирина показала на часы, висевшие на стене.
– Полный круг – это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… – она покачала головой. – Видимо, ты был не готов это услышать.
И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.
– Ты не понял самого главного. Быть может, это – твоя дочь.
– И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?
– Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?
Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.
– Ну… Я бы…
– Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.
Он поворчал, но был вынужден согласиться.
– Ну да… Ты права. И что же теперь делать?
Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», – говорили ее глаза.
Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.
– Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…
– И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?
– Ну, если я – отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!
– Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.
– Хм… Гарин… – Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. – Гарин…
– И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.
– А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.
Ирина подошла и ласково вытащила край простыни у него изо рта.
– Кто тебе сказал, что пятьдесят на пятьдесят? Нет, твои шансы на отцовство… примерно один из десяти. – Она мягко улыбнулась.
Владимир застыл. Он не знал, что и подумать. «Она… шутит или нет?»
Видимо, его мимика была настолько красноречива, что Ирина рассмеялась.
– Дурачок, – сказала она и погладила его по щеке. – Ты один, понял?
– Угу, – ответил Константинов и откинул простыню. – А ну-ка раздевайся!
Он схватил ее за плечи и повалил на кровать.
– Чертова дура! Ты – чертова дура!!! – говорил он, стягивая с нее трусики.
А Ирина смеялась до слез и не могла остановиться.
Он перевернул ее на живот, дважды шлепнул по несколько расплывшимся ягодицам, но на это последовал только новый взрыв смеха, еще более громкий.
Он долго возился с застежкой лифчика. Владимир каждый раз недоумевал: неужели на свете есть хоть один мужчина, способный справиться с этой проклятой застежкой легко и непринужденно?
Скорее всего, это бывает только в кино, и то наверняка в кадре мужские руки дублируют женщины-каскадеры.
Наконец ему удалось расстегнуть и сорвать с нее лифчик.
Он снова перевернул Ирину на спину.
– Я тебе сейчас покажу!!! – сказал он, сделав зверское лицо.
Она, по-прежнему смеясь, обняла его плечи.
Владимир покрывал ее тело поцелуями. Он оторвался только на мгновение – прохрипеть в запале: «Я тебя люблю!»
А все остальное: «И какое мне дело до того, что было одиннадцать лет назад?!» – сказал уже про себя. На это не стоило тратить времени.
Константинов ухватился за выступающий короб воздухозаборника и свесился с крыши.
В том вагоне, по которому он лез, ни Ксюши, ни Гарина не было. Из этого еще не следовало, что они в нем не ехали; они могли так же, как все, бежать по тоннелю, но что-то подсказывало Владимиру, что это не так.
Константинов посмотрел вперед. Почти нигде в окнах не было стекол, поэтому он хорошо все видел.
Гарин с озабоченным лицом стоял рядом с потным и красным толстяком и о чем-то с ним беседовал. Константинов поискал глазами Ксюшу, но нигде ее не увидел.
Владимир еще раз взглянул на Гарина. Тот, несмотря на царивший вокруг хаос, выглядел спокойным. Гарин показывал толстяку на плафоны, и толстяк согласно кивал.
«Значит, Ксюша где-то поблизости. Не мог же он ее бросить», – решил Константинов и снова лег на крышу.
Ему оставалось проползти совсем немного до следующего вагона.
Константинов подполз к краю и выпрямился, уперевшись руками в потолок тоннеля. Занес левую ногу над пропастью между вагонами и почувствовал сильный удар.
Вагоны, беспорядочно наталкиваясь друг на друга, слетали с рельсов и разворачивались поперек тоннеля.
Правая нога соскользнула, и Константинов понял, что падает, на секунду раньше, чем полетел вниз.
Он попытался расставить руки в стороны, и это ненадолго задержало падение. Владимир повис между вагонами, сознавая, что ничего не может сделать.
Сцепка трещала, подавалась и изгибалась дугой; вагоны медленно, но неотвратимо сближались друг с другом. Константинов хотел, позабыв об опасности электрического разряда, отпустить руки и упасть на рельсы, но было уже поздно.
Правую ногу зажало и продолжало сжимать, словно в тисках. Боль медленно нарастала и через несколько секунд стала совсем невыносимой.