– Молилась ли ты на ночь…
Он патетически воздел руки и неосторожно задел пробиравшегося за ним мужчину в красивом дорогом пальто. Мужчина поморщился и небрежно оттолкнул локоть Дениса от груди.
– Аккуратнее!
– Простите…
Этот незначительный эпизод немного испортил Денису настроение. Он схватил Алису за руку и побежал с ней вниз по ступенькам. Они втиснулись в вагон и крепко прижались друг к другу. Механический голос объявил:
– Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция – «Щукинская»!
Никто из пассажиров еще не знал, что до «Щукинской» они не доедут…
Машинист предыдущего поезда также заметил поток, бурлящий в водосточном желобе. Но сначала он увидел другое.
Состав миновал заброшенную станцию между «Тушинской» и «Щукинской». Когда-то, в середине семидесятых, ее построили в надежде на то, что вместо аэродромного поля здесь будет большой жилой массив. Однако территория аэродрома городу не принадлежала.
Летное поле находилось в ведении Министерства обороны, а оно ни в какую не хотело выделить свою землю под жилищное строительство.
Станцию законсервировали; работы прекратили, и оставили все как есть. Станция так и стояла закрытая.
Ее призрак, словно тронный зал заколдованного замка, проносился за окнами поезда, и любопытные, расплющив носы о стекло, пытались ее разглядеть в темноте.
Это удавалось только в том случае, когда поезда, идущие в разных направлениях, проезжали станцию одновременно. Тогда свет из окон противоположного поезда озарял тонкие колонны, подпиравшие потолок, серый бетонный пол и массивные листы железа, закрывавшие выходы на лестницы.
Как правило, зеваки бывали разочарованы. Они не видели ни пресловутых крыс размером с кошку, ни белых толстых червей-мутантов, ни громадных мотыльков с размахом перепончатых крыльев как у вороны.
Здесь не было никакой живности – по одной простой причине.
В метро всегда поддерживается незначительное избыточное давление, поэтому ни одна тварь здесь не выживает. Кроме людей, разумеется, но и для них это не проходит даром. Машинисты, помощники, дежурные, тоннельные рабочие, электромеханики – все они бледны, как мертвецы. Здесь другой мир. Сюда не доходит солнечный свет. Зато здесь всегда в избытке вода.
Вода обрушилась на стекло кабины плотным грязным потоком и залепила его так неожиданно, что машинист вздрогнул. На какое-то время он точно ослеп. Затем включил стеклоочистители, и большие щетки смахнули грязь. Тогда он увидел бурлящий поток, стремительно бегущий вниз по желобу, в сторону приемного резервуара – зумпфа.
Состав миновал водоотливную установку слева и стал взбираться на небольшой подъем. Вода доставала и сюда, но ее уровень был невысок – насосы справлялись с потоком. Через тридцать-сорок метров она и вовсе исчезла, желоб был теперь абсолютно сухим. Когда б не грязные разводы на стекле, машинист бы подумал, что все это ему привиделось.
Он нажал кнопку вызова.
В динамике раздавалось шипение и временами громкий треск.
– Черт! Да что такое?
Машинист перевел ручку управления тяговыми электродвигателями. Поезд замедлил ход, приближаясь к станции.
«Надо сообщить дежурному. Пусть пошлет рабочего пути, проверить, что там творится».
Но рабочий все равно пойдет от «Щукинской». В самом деле, не посылать же человека с «Тушинской» – тогда ему придется топать по узкому боковому проходу целых полтора перегона.
«Задержусь на станции, доложу дежурному», – подумал он.
Тем временем следующий состав, подчиняясь строгому графику, действующему в час пик – пара поездов в минуту, – уже отошел от «Тушинской» и набирал ход.
В тот день Владимир Константинов поднялся в шесть утра.
Он проснулся ровно за минуту до того, как зазвенел будильник, – от скрипа кровати. Так бывало всегда: за минуту до назначенного подъема он начинал ворочаться, и этот скрип будил его. А потом уже раздавался звонок будильника.
Константинов отбросил одеяло и вскочил. На сегодняшнее утро у него была назначена важная встреча. Он почистил зубы, принял душ и долго укладывал волосы феном. Повторить вчерашнюю укладку, сделанную в салоне, ему не удалось, но он остался собой доволен.
Закрепив прическу лаком, Константинов отправился на кухню. Вскипятил электрический чайник и заварил овсяную кашу из пакетика. Запил кашу стаканом подогретого обезжиренного молока и взялся за яблоко.
Когда с завтраком было покончено, он еще раз почистил зубы и критически осмотрел свое отражение в зеркале. Опасаясь порезаться, как это обычно бывает в утренней спешке, он побрился накануне, перед сном.
Он провел рукой по щекам и подбородку. Щетина только начала пробиваться. По его предположению, заметной она станет не раньше полудня. Значит, на встрече он будет выглядеть нормально.
Он ехал в музей-квартиру Николая Островского, что располагался над Елисеевским гастрономом.
Полтора года назад, выполняя заказ правительства Москвы, его фирма установила в музее подъемник для инвалидов. Константинов не хотел браться за эту работу. Он чувствовал, что прибыли она не принесет никакой. Так и случилось. Однако его хвалили и даже благодарили за то, что он уложился в поставленные сроки.
Работа, как всегда, проходила в авральном режиме: департамент соцзащиты готовился к выставке работ какой-то художницы из Китая, которой вздумалось выставляться именно в музее Островского – самого знаменитого советского инвалида.
Художница сама была с детства прикована к инвалидной коляске, а квартира размещалась на втором, и очень высоком, этаже. Поэтому подъемник был просто необходим.